Вот один, по прозвищу Директор, утверждает, что был капитаном ФСБ, демонстрируя в качестве доказательства скверного качества ксерокопию удостоверения. Сидит за убийство экстрасенса. Он очень хотел возглавить ФСБ, но, не найдя разумного способа достижения этой цели, решил напрямую обратиться к Сатане, вполне справедливо полагая, что это именно в его власти – назначать и смещать руководство такого учреждения. Сначала он пытался выйти на него самостоятельно – рисовал по чернокнижнику Папюсу затейливые пентограммы, зажигал свечи и под «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера» завывал «Отче наш» наоборот, но, поняв тщету своих усилий, обратился к «решале» в этой области – ясновидцу. Тот обещал ему устроить должность директора ФСБ в течение года. Деньги были заплачены. Год ожидания прошел быстро. Медиум и думать забыл о странном клиенте, который не замедлил появиться и, не получив ожидаемого, попросту зарезал незадачливого оккультиста. Ну и сидит теперь, бедолага, с утра до ночи крестится, грехи замаливает, а когда не видят и не слышат его – тайком Светозарному молится, не оставляет его надежда, что исполнит он свое обещание. Всем рассказывает, что у президента в столе лежит приказ о его назначении директором ФСБ, только время еще не пришло. А когда придет, к воротам больницы кортеж подадут с мотоциклистами. Пока занят тем, что тюрьму особую проектирует. Куда своих недругов на пожизненное заключение по выходу определит. Рацион питания составляет. Так, чтобы с голоду не уморить, но и есть это было бы невозможно. И так десятый год подряд.
То есть одни воины Света, а другие, соответственно, – почитатели Тьмы.
Лечат их здесь одинаково.
19 декабря 2012 годаСело ТроицкоеПсихбольница №5У каждого свои недостатки
Моногам, стереогам часто поднимают гам,
Моногам стереогаму морду бьет по четвергам,
Тот родного моногама
Нежно гладит по рогам…
Вера ПолозковаМой сосед по палате – энергичный, средних лет коротышка с живыми, полными страдания тайного глазами расхаживает взад-вперед по палате и громогласно вещает:
– Я ему ногой по яйцам – раз, он согнулся, а я легонько так под коленки подсек, он и осел на пол камеры. Тогда я ему в бубен с ноги – он головой о стену – кровище из носа – как из поливальной машины.
Сосед, его зовут Максим, останавливается, переводит дух и продолжает:
– К стене его прижал, хер вытащил и по губам его, по губам пидару этакому, а потом обоссал его.
Максим продолжает расхаживать, его жесткое лицо озаряется при этом воспоминании неожиданно детской улыбкой, и он завершает рассказ:
– Трахали его всей хатой. Он, пидор, молчал, только руками в стену упрется и ну штукатурку ногтями скоблить, петух гребанный.
Я понимаю, что сегодня интимных воспоминаний больше не будет, и долго лежу в полудреме, рассматривая потолок. Он весь в пятнах и трещинах. Мыслей нет вовсе.
15 июля 2013 годаСело ТроицкоеПсихбольница №5Новая топонимика
Увидеть и систематизировать то, чего нет, —
Вот достойная задача для пытливого ума!
Герман ВиноградовЯ забыл фамилию знакомого, плохой знак. С возрастом память слабеет. Мозгу необходимо давать работу, и чем старше становишься, тем больше ее должно быть. Так я считаю, поэтому изучаю английский язык, учу по утрам молитвы на церковнославянском, стихи от Омара Хайяма до Иосифа Бродского.
Вычитал в The Prime Russian Magazine, что есть профессионалы в области запоминания – мнемонисты, в частности один русский, известный в литературе как Ш. и описанный Лурией, Выготским и Леонтьевым. Так вот, эти мнемонисты (их умения во многом основаны на приемах, известных со времен Древней Греции), речь, которую надо запомнить, соединяют мысленно с пространством. Ш. (фамилия его была Шерешевский, ее по обыкновению раскрыли после смерти), который выступал с мнемоническими трюками на эстраде, когда ему давали бессмысленный набор букв для запоминания, мысленно расставлял их по улице Горького. Эта идея (или прием) мне понравилась, а идеи, которые мне нравятся, я сразу использую.
Хожу по коридору отделения по утрам из конца в конец, учу молитвы. Тексты сложные, но особой, странной красоты. Особенно «Молитва Честному Кресту»: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога». Или ко Святому Причащению кондак, где Иисуса Христа называют Начальником тишины. Поначалу вокруг своего дома строчки молитв мысленно расставлял, в подъездах, окнах друзей, магазине у перекрестка. Работает метод отлично. Молитвы учатся не сказать чтобы легко, но учатся.
А через месяц к стихам приступил. Начинаю с Пушкина, и окрестности моего жилища в Москве просто роятся от всевозможных фраз. Буквально шагу ступить нельзя. Стал я строки стихов к шкафам, дверным и оконным проемам, банкеткам, столам обеденным привязывать мысленно.
Учатся стихи замечательно. Мандельштам, Пушкин, Губерман – все отлично идет. И вот прогуливаюсь по коридору, мимо палаты номер семь, а в голове пушкинские строки возникают:
Не каждого полюбит счастье,Не все родились для венцов.
Оглядываю лица людей, лежащих на кроватях – верно, они явно не любимцы фортуны. Потом сознаю, что строки повсюду – иду к туалету мимо процедурного кабинета, смотрю на него, а в сознании всплывает, как атомная субмарина с километровой глубины:
…а мы с тобой вдвоемПредполагаем жить…И глядь – как раз – умрем.
В столовую захожу, смотрю на первый стол, и отчетливо четверостишие возникает Губермана Игоря:
Господь – со мной играет ловко,а я – над Ним слегка шучу,во вкусу мне моя веревкавот я ногами и сучу.
Тут я несколько оторопел, оглядел столовую – в ближнем ко мне окне было:
Дар напрасный, дар случайный,Жизнь, зачем ты мне дана?На двери железной в другое отделение:Когда, к мечтательному мируСтремясь возвышенной душой…
Бросился журнал перечитывать, теперь внимательнее. Оказывается, этот Шершеневич, он всю жизнь страдал. Эта чрезмерная память его мучила – это была его трагедия. Он ничего забыть не мог.
И вправду, представляю себе окрестности своего дома, они просто набиты фразами на церковнославянском. Скажем, заходишь (мысленно пока) в магазин «24 часа»: налево – прилавок с фруктами, над ним надпись (так же воображаемая) висит и мерцает неоновым светом «И в Духа Святого, Господа животворящего», прямо – консервы разные от кабачковой икры до сайры в масле, там следующая фраза «Иже от Отца и Сына исходящего», левее, где пиво – Иже со Отцом и Сыном Споклоняема и славима», правее, где хлеб – «Глаголавши пророки».
Тихий ужас.
Аминь.
Ш. в конце жизни научился забывать, нашел он команду, которая информацию из мозга стирала. Я пока нет. Но к тому, что отделение хорошими стихами набито, привык. Хожу по коридору больничному, и там, где все видят банкетку с парой олигофренов, за ручки ласково держащихся – я строчку из Мандельштама созерцаю:
И печальна так и хорошаТемная звериная душа…
Отлично. Главное норму знать. Это во всем необходимо. Так нас на лекциях по античной литературе гениальная старуха Кучборская учила. Я запомнил.
27 декабря 2012 годаСело ТроицкоеПсихбольница №5Океан времени
А я иду такая вся, в «Дольче Габбана»,
Я иду такая вся, на сердце рана,
Слезы душат-душат, я в плену обмана,
Но иду такая вся, в «Дольче Габбана».
Верка Сердючка (Андрей Данилко)С утра и всю ночь идет снег.
Кусочек серого неба, видимый с койки, напоминает экран телевизора, включенного на канал без трансляции. До подъема остается около часа, и я разглядываю стену, выкрашенную зеленой краской, всю в трещинах и разводах. Неприличное слово, прочерченное чем-то острым. Выше, под потолком, горит 25-ваттная лампа накаливания – «ночник»: свет в больнице на ночь не выключается. Больные спят, кто ничком, трогательно положив голову на сложенные, как для молитвы, руки, кто свесив голову с кровати и полуоткрыв рот, так, что липкая и тягучая ниточка слюны вытягивалась до замызганного линолеума пола. Разных размеров пятна и трещины на стене складываются в картины, подобно узорам на майке психотерапевта из рассказа Брэдбери «Человек в рубашке Роршаха». Я вижу в них сказочных животных, тропические джунгли с роскошными цветами, тянущиеся до самого горизонта, голубоватые горы с заснеженными вершинами, а вот это черное пятно – лицо миловидной девушки, явно африканки.
